Лука и сам не знал, как это случилось – есть стало нечего, есть было негде. Родной город оказался пустым и никчемным – ни родителей, ни друзей, ни подруг. Древний провинциальный ИХДЫР повернулся к нему злой, костлявой спиной, впрочем, как и его собственная подлая судьба. В Фортуну, Пруху, Везуху и Надю, т.е. пресловутую Надежду он уже давно не верил. Лука подошел к церковной ограде, (где хмель сеть столетнюю свил...) опустил глаза к затертым, заплеванным булыжникам и протянул руку лодочкой. Он не был привычным, космическим пришельцем, бомжом из просторов непонятной уму России. Он был художником, всегда недовольной собой, трепетной, чудовищно ранимой творческой натурой. Вскоре произошло что-то совершенно необыкновенное, – его нежно взяли за руку, ласково отвели в столовую, сытно накормили и предложили хорошую работу. Денег на этой работе не платили, зато, давали трехразовые розовые талоны на питание в рабочей столовой. Есть стало легче, жить стало веселей. Через месяц он полностью овладел чрезвычайно редкой профессией – он стал Собирателем стрел!
Звучало заманчиво. Пафосно!
Интересуюсь, братан, ты кто будешь? – Я, Собиратель Стрел!
Богатые спортсмены - лучники стреляли по прихотливым мишеням и довольно часто промахивались.  Дорогие стрелы улетали в белый свет, как в копеечку, и кто-то был просто обязан их разыскать, и отдать счастливому хозяину. Этим человеком стал художник Лука Воронкин – Собиратель стрел!
Азы профессии заключались в умении -
- А. Быстро найти стрелу.
- Б. Вытереть ее от грязи.
- В. С поклоном отдать Хозяину.
- Г. Скромно потупив глаза, взять чаевые и быстро раствориться в тумане.
Вступать в разговоры и прения с Владетелем стрелы категорически запрещалось. Улыбаться, тоже.
Если стрелы пускают на ветер, значит это кому-нибудь нужно! Вокруг стрелкового спорта кормилось много разнообразного никчемного, убитого Богом, алкоголем и рыночной экономикой народа. Люди не винили Правительство в своих бедах, а привычно, с горьким юмором посмеивались над нелепостью личного существования. Бесплатные талоны на питание в столовой пользовались устойчивым спросом. Московский профессор древней истории Амфибрахий Егорович Торпищев подбирал брошенные окурки и спортивные копья. Член союза писателей Армянской ССР, Аполлон Занзибаров, собирал пустые пивные бутылки и железные ядра, спортивные молоты, диски, стреляные гильзы и пули. Все это были люди бесподобные - пьющие, курящие, говорливые. Кроме бесплатных талонов объединяло их всего одно сильное человеческое чувство. Этим чувством было презрение друг к другу. Нелюбовь к ближнему своему, скорее всего древнее занятие.  Многие человеки прятали друг друга, в вечную мерзлоту повинуясь, именно этому порыву.
Среди многотысячной толпы бомжей всегда, и днем, и ночью, находилась Сильва. Кроме опереточного имени, старики родители наградили девушку генами мощной, всепобеждающей нимфомании. Сильве безумно нравились мужчины, она обожала их жадно целовать, лизать, нюхать, щупать. Прижиматься и смеяться. Сильва была дурочкой, но ее любили, звали «Солнышком», и не прогоняли со стрельбища.  Был некто «Плинтус», профессиональный преступник. – «Меня короновали в Сусумане, я - Вор в Законе! Погоняло для братвы – «Леха Анадырьский!  Для прочих мужиков – «Плинтус!».  Часто присутствовал отставной морской офицер Федор Фоншприц. Его отправили с позором и без пенсии в отставку за мордобой. Этот прирожденный убийца и морской волк, бил молодых матросов за малейшее нарушение Морского Устава.  Приходил поэт Гомер Ухорезов, всю ночь читал стихи, а утром уходил в баню. В бане он не мылся, а жил. Поэт считал себя любимым учеником Гомера, читал стихи гекзаметром, и, чтя устную древнегреческую традицию, никогда не записывал их на бумаге.  С мешком жирных татарских беляшей являлся некто Фазулай Каналгельдыевич. Всю жизнь он всегда и везде лепил, варил, жарил и ел беляши и, ни о чем не думал. Он был счастлив как птица в гнезде, он беспечно смеялся вместе с безумной Сильвой, и не хотел возвращаться домой к злой как шайтан жене Лейле Ибрагимовне. По субботам приходил сутулый, плешивый – Ариэль Мардухаевич. То, что Россия родина Слонов и Евреев знает теперь каждый. Не уверен насчет слонов, но, несмотря на весь наш природный антисемитизм, евреев мы любим. По жизни, они большие выдумщики, забавники и часто разбавляют нашу героически серую и злую действительность. Ариэль рассказывал смешные анекдоты, давал всем бесплатные советы, и, выпив свой граненый стакан водки, надолго замолкал, обдумывая речь. – «Еврей должен сидеть в банке, торговать на привозе, или играть на скрипке! Пить русскую водку еврей не должен! А я пью... Я теперь стал русским, господа! Мне уже сильно не хватает кушать сало, петь в караоке и креститься...»
Ихдыр, издавна являлся городом любви, ну как примерно Париж или островок Ибица. Здесь даже монахи не селились, ибо, если верить летописям, толпами убегали из монастырей и предавались блуду. Весной, в городе «щепка на щепку лезла», все буйно цвело, дурманя головы, ночи были полны нежными стонами, вскриками, страстным шепотом и чмоканьем нетерпеливых, сладких как клюква в сахаре поцелуев. Все население городка стремилось сделать друг другу приятное, и не на словах, (как обычно!), а на деле.
В юности Лука был весьма веселым и ушлым парнем. Слыл проходимцем и любимцем. Женщин не уважал, но любил с ними долго и разнообразно играть. Советские женщины бесконечно варили простой картофельный суп, а советские солдаты бесконечно погибали на войне в далекой Азии, Африке, на Востоке или на Кавказе. Супа было много, мужиков оставалось меньше. Перед тем как долго и неистово играть, женщины кормили его вкусным супом и рассказывали голую правду о своей жизни. Правда была гадость. Иной раз он такого наслушивался, что играть не хотелось. Щедрая природа наградила великолепных ихдырских женщин заманчивой красотой, а родное пролетарское государство жизнью в вонючем бараке, нищенской зарплатой и отсутствием красивых прозрачных трусов.

Обычно игра начиналась с того, что девушка пряталась. Парень должен был обнаружить и поцеловать. Некоторые девы, сдуру, ховались так, что найти их было практически невозможно. Другие, напротив, лишь глаза закрывали и сквозь растопыренные пальчики, с восторгом смотрели на Луку.
Молодой красавец Лука ожидания оправдывал. У него накопилось много внебрачных детей, которым он изредка покупал карамельки. Жениться, Лука Воронкин не помышлял, потому, как был предан великому искусству живописи. В те времена он еще верил в свое особое предназначение, в то, что его картины будут необходимы Народу, Партии и Правительству. Порой его ожидания сбывались. Некий пейзаж колхозных полей при лунном свете, с застывшим среди ржи очень хорошим советским трактором, у него купили и даже напечатали всесоюзную почтовую марку. С той поры он полюбил лунный свет и написал примерно триста пейзажей с тракторами, родными просторами, полями овса, подсолнухов, картофеля, свеклы и конопли. Картину с буйно цветущей коноплей у него тоже купили какие-то очень бледные ребята. На этом процесс везения закончился.
- «Много Званных, да мало Избранных!» с горечью думал Лука, и первые морщины выползли, откуда-то из-под дивана и утвердились. Все героические годы «перестройки», нелепой гибели Советского Союза, войны в Чечне, бандитских разборок и окончательного обнищания народа, он рисовал красивые цветы и пытался продать их на базаре. Прекрасные цветы никто не покупал. Людям было не до цветов. Музы молчат, когда нечего жрать. Надежда, как известно, умирает первой.
Лука дружил с поэтом Алексеем Ухорезовым. Их объединяла собственная Гениальность. Когда гениальность, наконец, прошла, они стали видится реже. Потом еще реже. Потом, раз в год.
Поэт Ухорезов был нищий и безумный. Его боялись соседи и участковый полицай. Его сторонились голуби. Красивые девушки. Кошки и собаки. Ухорезов же любил одного Гомера и даже взял себе его имя. Этот слепой, никому не нужный в Ихдыре, греческий бродяга внушал ему страстную любовь и религиозное поклонение. Так наверняка любили Христа первые христиане. Ко всему прочему, он подхватил где-то редкую, заморскую глазную болезнь и почти ослеп. Ему это не мешало, а наоборот радовало. Так он еще больше походил на Солнце древнегреческой поэзии, Божественного и неповторимого Гомера.
В бане было мокро и жарко. Климат бани напоминал Грецию. Долгими декабрьскими ночами, сидя на полке, Гомер сочинял стихи, пытаясь оживить родной национальный Эпос. Аудитория не простила бы Гомеру сдержанности и скупости в описании подвигов напрочь забытых предков. Ухорезов пытался плести словеса затейливо.
«- О! Внуки Ярилы, Перуна, Велеса лихие сыны! Вы полные силы, отваги и братства, как пенные чаши, братины и ковши полны!
Войны победы, кровожадные волки сражений, дети суровых, бывалых отцов. Защитники, дев златокудрых, детей быстроногих, избавили слез и тяжких оков!
Вы гордые витязи сна, удалые красавцы с мечами стальными как рельсы,
Могучий Илья, кудреглавый Алексий и Добрыня мудрой,
С вами рядом в полку Светослав сребролукий, князь величавый, празнобродных хазаров побивший, черный воин Велеса, сын Ольгини псковецкой,
Сокола Рюрик, потомок прямой.
Вы гордые Русы, ваше имя ужасно. Бояться вас все. И друзья, и враги! А девы в ночи, нагие в росные травы ложатся. Нет печали в том поле, но нет и тоски!».
И еще стихи Гомера.


...Рожден я подвиг воспеть гордого воина Света,
От Севера дикого на Юг он пытался народы умчать. О, Север – ты Демон Полярного круга, Ты айсберги гонишь к бедным славянским полям, То с неба комки, то ветер, то вьюга, жилище трещит, нет воли нашим дивным, буйным коням.
Хотел Светослав, чтоб были мы родом с Царь Града,
Изюм бы вкушали. И ели на ужин халву, но темные силы его забодали, на рога подняли и бросили в смерти холодную мглу.
С тех пор мы томимся на Севере голом. Привыкли и ждем. Сами не знаем чего, а люди на Юге от Солнца давно уж устали. Им морды побить возжелал Светослав, отучить от всего. Пусть слушают Севера песни унылы, едят лишь то, что нашли под пеньком. У нас соловьи не поют, а рыдают, а люди не ходят в трусах босиком...
Мы любим наш Север, горды его славой, не мерзнем назло и все время топим камин, но во снах золотых мы бредем по Южной Европе и жуем ее сочный медяной мандарин.
Стихи поэта Гомера Ухорезова слегка удивляли. Многим не нравилось – не Евтушенко ведь. Но даже у Гомера находились верные поклонники. Всегда приносили в баню водку и соленый огурец. Огурец не олива, но есть можно.
Так жили художник Воронкин и поэт Ухорезов.

.  .  .

Сильва была очаровательной дурочкой. Ее идеалом стал Мужской Член.  В древности, в далекой Элладе она наверняка служила бы в Храме Приапа - античного Бога Члена с крылышками. Приап мог не только заниматься привычным делом, но и неплохо летать по окрестностям, выискивая очередную жертву божественной любви.
Добрая русская пословица гласит – «Не смейся над хуем! Хуй, тоже крещеное тело!».  Сильва не смеялась, она подходила к члену серьезно. Районная банда педофилов еще с детского сада наблюдала за Сильвой и тихо радовалась своему счастью. Шли годы. Сильва мужала. По ночам она убегала из дома, бредила и бродила. Мамка ругала Сильву. Папка ругал Сильву. Дедка и даже Жучка! Все ругали Сильву, но она все равно убегала.
Ночной ИХДЫР великолепен, тих и величав. На холме, как пушки темнеют фаллические башни древнего кремля, внизу сверкают в лунном свете полноводные реки Воблядь и Ихдырка.  Места родные до боли, привычные до почесухи – чего бояться? Сильва ведьмой всю ночь летала по темным улицам, и как все порядочные девушки ждала своего Принца.
ПРИНЦ явился.
Но об этом неоспоримом факте немного позже. Сейчас вернемся к вышеописанным персонажам и приготовимся к ритуальному, ежевечернему диспуту. Заранее просим прощения за некоторую многословность бьющих через край подвыпивших ораторов, их лингвистическую и интеллектуальную несдержанность, половую распущенность, нескрываемый алкоголизм, привычное пренебрежение к религии, семейным и государственным ценностям и прочей ерунде, которая туманит головы не отягощенных паленым алкоголем и высшем образованием членов нашего само собой, лучшего в мире.
Оратор был рыжл, зловонен, улыбчив.
- Мои дорогие уродливые и явно непорядочные собратья! Выдерните из ушей грязную попсу и слушайте чистый голос разума! Я не для того вылез из петли, чтобы пожелать вам – бон суар, гут абент, и прочую дрянь! Я не говорю, что вы идеальны. Вы безнадежно и целенаправленно прошляпили и пропили свою единственную и неповторимую....Каждая морщинка на вашем синюшном лице, на вашей вечно опухшей морде вопит - Дайте еще, еще, еще и еще!
Вас, несчастные вонючки, никогда, ни при каком самом шоколадном Зайце, не спасет любовь к водке! Вас как всегда и везде, Всех и каждого, спасет лишь один могучий ИНТЕЛЛЕКТ и беспощадная страсть к самовыражению!
- Господа, прошу переодеться в смокинг, взять в зубы гаванские сигары, нацепить золотые пенсне, отпить по глотку португальского портвейна и срочно вспомнить угро-финский эпос Калевала или на худой конец – Песнь о Гайовате! Если кто совсем тупой, может продекламировать что-нибудь из Витязя в тигровой шкуре, или басню Федра, Эзопа или Михалкова.
Что молчите, ... Я не буду исправлять кошмарные огрехи школьного образования и личную тупость ваших родителей. Великолепные, умные Книги продавались всегда и везде, не продавалась лишь личная апатия к Интеллекту и классическому образованию. Хорошенько принюхайтесь – Книги пахнут счастьем! Ваши предки с наслаждением грабили, громили и сжигали барские усадьбы, но не одна сволочь дальше кухни так и не продвинулась! А ведь за кухней с мощным, вожделенным чугунным горшком и мешком сахара, находились огромные библиотеки, в которых сотни лет копился истинный рафинад мировой культуры. Тьфу, на вас и ваши головы, Пардон муа, ежели ненароком, Ухожу во тьму неизвестности...
Следующий оратор был еще хуже. Волны интеллектуального и снобисткого смрада доходили до стодвадцатьвторого ряда зрителей, а первые ряды вообще не дышали, а, только выпучив глаза, смотрели и слушали...
... Как известно, неизбежная старость является неиссякаемым источником иронии, сарказма и самобичевания. Мы старики, и днем и ночью корим себя за несбывшиеся мечты и надежды. Мы злобимся, скрежещем зубами и тянемся к бутылке. Поэтому -
- Во - первых, желаю всем на ночь как следует обделаться и перепачкаться!
Во-вторых, желаю на очередной бессмысленной прогулке в городском парке утонуть в зловонной трясине или на худой конец в зыбучих песках!
В третьих, искренне, с огромной симпатией, к вам бедолагам, хочу, чтоб на всех срочно напали огромные тамбовские волки и отгрызли вам ваши вечно возбужденные пиписьки! (речь оратора неоднократно перебивают громкие, переходящие в овацию аплодисменты.) Бомжи встают и радостно переглядываются. Звучат звуки похожие на музыку.
На сцену выходит красивая девушка в туфлях, на одной из туфель каблук сломан, поэтому девушка сильно хромает. Все узнают в ней горячо любимую Сильву, и с удовольствием бьют в бубен.
- Не секрет, что большинство очень красивых мужчин, дома, в семейном кругу, подвергаются невыносимому бытовому насилию! Жены заставляют мыть грязную посуду, выносить мусор, есть корейскую лапшу и ради семьи бросаться под танки! Представим, как меняется лицо прекрасного мужчины, когда он в очередной раз вынужденно берется за поганое ведро - скрипя зубами, дико вращая глазами, зажимая рот свободной рукой – наружу так и рвутся глухие стоны чудовищных проклятий – мужчина, нетвердой походкой (издали кажется, что он ранен пулей!) подходит к помойке и, опрокинув в пещеру вонючее ведро, стрелой несется домой. Его открытое лицо лучиться счастьем, васильковые глаза сияют, светлый чубчик вьется на ветру – он опять свободен! Никто лучше нас, бомжей, не знает, что такое свобода и избавление от гнусной бытовой зависимости – мы не выносим мусорные ведра, мы в них живем!
Аплодисменты. Слышны крики БРАВО!
Появляется академик Торпищев, долго молчит, обводя аудиторию недобрым, таинственным от недоброкачественного алкоголя взглядом.

- Господа студенты! Вы знаете, чем человек отличается от животного?
(крики из зала – «НИЧЕМ!», « ЧЕЛОВЕК ХУЖЕ!», «ПОШЕЛ В ЖОПУ!» и т.п.)
...в сущности, только одним – обыкновенная колхозная Свинья не помнит своего родного дедушку, а Человек помнит. Мы отличаемся от животных наличием памяти. В принципе, при определенной заинтересованности мы можем вспомнить не только родного дедушку, но и бабушку, а вместе с ними, все значимые исторические события за последние сто лет. Можем, но не желаем! Не хотим помнить! Вопрос – ПОЧЕМУ? Над этим вопросом я бился целых тридцать лет, и никакого толка. А ответ прост и лежит на поверхности – Ничего не помнить, человеку проще по жизни. Тот, кто помнит, задает вопросы. Эти вопросы всегда нервируют и раздражают власть предержащих. Меня, например, выгнали из компартии и поперли из Академии Наук за простой наивный вопрос – Почему мы до сих пор ничего не знаем о героях Первой мировой воины? Российская Империя являла чудеса героизма, потеряла больше миллиона солдат и офицеров, а в народе о ней никто ничего не знает и не помнит? Меня поперли, я купил первый литр сивухи, выпил, лег на лавочку у церкви, и, наконец, догадался -
- Власть не Сфинкс. Власти не нужны вопросы. Задача любой власти, не отвечать на почему и зачем, а, пользуясь платными услугами радио, телевидения, кинематографа и правильно выученных историков помогать народу помнить только то, что ей «Власти!» нужно в данный момент истории...
(звучат вялые аплодисменты, слышны крики - Надоел! Иди уже нажрись и спи... сука ученая, «пятая колонна» и т.д. и т. п.).
Однако Тарпищев не уходил, а напротив, шикарно развалился на табуретке и закурил самокрутку. Дул неистребимый ветер, брызги от раскаленной махорки впивались в морды досужей публики, поджигали сухую траву на пустыре, но не могли пробить листы грязи на окаменевшей коже. Приближались душераздирающие звуки «Мурки». Народ оживился, приободрился, пахнуло дымком и чем-то очень близким, понятным, желанным как щи горячие....
На сцену вылез законченный преступник Плинтус и сказал – МОЛЧИ ТУНДРА, ТАЙГА ГОВОРИТЬ БУДЕТ!
То, что вещал народу Плинтус ни в какие, даже самые изысканные и авангардные рамки русского языка не входило. Это был сплошной мат, сленг, похабщина, впрочем, не лишенная определенной доли блатного романтизма и истинно публичной лагерной поэзии. В переводе на современный удобоваримый русский язык основная мысль Плинтуса звучала примерно так –
Приветствую вас, мои дорогие соотечественники!
Уже буквально скоро, в следующем году, наше криминальное содружество выйдет на второе после коррупции место в стране, и соответственно, сразу станет главной опорой правительства бизнеса и, родного до боли парламента. Конкретно каждый, мамой клянусь! Член ОПГ, простой братан - стрелок, суровый бригадир, или умудренный в натуре Пахан будет срочно востребован и, говоря смачно, получит свой неслабый кусман жира и вагон зелени на общак, и на не слишком мрачную жизнь!  Пацаны любят чисто поржать, откинуться с клевой муркой и роскошно бухнуть в фартовой малине, а такой скоро станет вся наша необъятная мама Россия...
- НЕ СТАНЕТ!!! – загремел сверху густой бас и на сцену, как на палубу крейсера, спрыгнул огромный мужик в рваном тельнике. Это конечно был никто иной, как Федор Карлович Фоншприц.
- Я тебе, килька сраная, покажу малину! Мой род не для того пятьсот лет верно служил Российской Империи, чтобы Великая страна в блатной притон превратилась! Я из тебя дурь выбью, мразь...
(слышится глухой удар, на сцену падают выбитые зубы, среди которых выделяется нарядная золотая «фикса»).
Занавес закрывается, кареты разъезжаются, народ как обычно в ужасе молчит и расходится.  Диспут окончен. С небес спускается дырявая от звезд ночь.


Шел по дороге несчастный человек. То плакал, то смеялся. Дорога не петляла, не кружила голову, а, не спеша, уводила прямо за горизонт. Дороги в России имеют мистическое значение – никто не знает, откуда и куда они ведут. На голове у хорошего человека была лиловая шишка, под глазом синяк, джинсы разорваны спереди и сзади, рубашка без пуговиц. Человек был избит, ограблен и измучен, но упрямо шел к цели. Он двигался уже вторые сутки пробираясь в родной город, испытывал дикие муки и сильное желание выпить пять кружек прохладного, жигулевского, но ...
Звали человека просто – Кондратий Огурцов.
В отличие от многих, Огурцов помнил своего дедушку и даже знал, чем обширная семья Огурцовых обязана прадедушке Кондратию, в честь которого он тоже был назван Кондратием.
Сто лет назад, прадедушка Кондратий был молод сердцем и душой. Занимался тем, что носил как в песне ситец и парчу. Богател. Убежал из деревни в город. Открыл лавку. Торговал гвоздями. Богател. Перебрался в Петроград. Торговал кирпичами и яичной лапшой. Богател. Жил тихо. Каждое воскресенье вкушал жирного томленого в русской печи гуся в антоновских яблоках. Незаметно пришла Мировая война, Февральская Революция. Затем Октябрьская. Разруха. Военный Коммунизм. Гражданская война, Красный террор. Война в Туркестане, Польше, война в Испании, в Монголии, в Финляндии. Изредка ели сухую конину с капустой. Нищали. Работал сторожем при своем бывшем складе кирпичей. Состарился. Жил тихо как муха на стекле, но...

В самом начале Великой Отечественно войны в Ленинграде внезапно загорелись Бадаевские продовольственные склады. По улице медленно ползла лава расплавленного сахара. Преодолевая нестерпимый жар, прадедушка зачерпнул полное ведро, пытался выдернуть, но тяжелое ведро утянуло его вглубь, на дно сахарной магмы. Ночью сахарный поток застыл. Домочадцы ломами и кирками вырубили дедушку и притащили всю глыбу домой. Хоронить не спешили, а отламывали от любимого дедушки по кусочку, и пили вприкуску с кипятком. Семья Огурцовых пережила блокаду благодаря сахарному дедушке.
Так окончил земную жизнь героический предок Кондратия. Но жизнь молодого Кондратия продолжалась. Он шел громко плача и мотая головой от стыда и боли в заднем проходе. Его не только избили и ограбили, но вдобавок изнасиловали в попу. Задница болела нестерпимо. Кондратию приходилось несколько раз в день садиться в прохладную лужу. В глубине лужи боль утихала, но вновь и вновь, выпукло всплывали жуткие воспоминания.
Огурцов дрался как Амурский тигр. Он бился не за Родину, не За Сталина, а за свою жопу. Многие скажут – «Подумаешь, всего-навсего, какая-то сраная Жопа!».
Но Кондратий так не считал. Он стоял насмерть! Махал здоровенными кулаками, отоваривал в зубы, бил в бровь и глаз. Рвал рубаху, грыз зубами, месил ногами, тыкал пальцем. В конце концов, его окружили, ударили по затылку битой и...
Трагедия одного маленького человека никому не интересна. Вот если бы целый пароход изнасиловали, то да, можно возмутиться и пролить каплю. Спасала, как всегда, добрая народная мудрость – « Хуля нам пуля, когда нас снаряд не берет!» - приободрился Огурцов и сел в огромную лужу. Эта Царь - Лужа веками лежала посреди столбовой дороги. Реликтовая, автохтонная лужа пришла на дорогу еще в доледниковый период и помнила динозавров, князя Рюрика, монгольское нашествие и матушку Императрицу Екатерину Великую. В глубине лужи много чего было. Поговаривали, что в ней до сих пор находится Библиотека Ивана Грозного и даже таинственно исчезнувшее золото Третьего Рейха и КПСС. Сейчас в ней смирно сидел господин Огурцов и от нечего делать, пристально рассматривал давно утонувший немецкий танк Тигр.
В танке жил живой ветеран панцервафе, Шмидт. Недобитый фашист Шмидт угостил Кондратия пивом и вкусной копченой колбаской, которую он регулярно получал из Германии от ветеранов Общества дружбы дивизии - « ЭС, ЭС - Мертвая Голова».
Здесь Огурцова настигла наша настырная, неистовая валькирия Сильва.  Хоть Принц сидел в глубокой луже, но за версту было видно, что это Принц. Ее Принц!
Россия страна феодальная. До сих пор нас по привычке греют разнообразные титулы и очень высокие звания. Мы всегда готовы пять раз в день, слушать речи Императора, чистить сапоги генералу, бегать за пивом кремлевскому боярину, жарить блины хитрому думскому дьяку, смахивать пыль с обожаемого начальника департамента и т. д. и т.п.
Правильно! Огромная, Великая Страна не может обходиться без Великих чинов и титулов, но какое ей дело до одного маленького незамысловатого, печального человека с разорванной попой?
Сильва участливо спросила – Что, мужчина, болит?
Кондратий горестно признался – Да, конечно. Очень...
Пойдем ко мне, я тебя вылечу... со мной тоже всякое бывало, плюнь...
Так, большая женская душа и горячее тело Сильвы обрели себе Принца, Хозяина, Владельца, Владыку, а Стрельбище еще одного обитателя бесплатной столовой.