Только наступила «Осенняя пора, очей очарованье...» — как сказала Зоя Павловна, мы всем классом выехали по грибы, по ягоды. Все захватили с собой огромные корзины со съестными припасами. У всех были вареные яички, бутылки с молоком, с чаем, хлеб с маслом и даже пряники. Съестные припасы мы должны были съесть по дороге, а в пустые корзины набрать дары леса.
Зоя Павловна сказала, что ее муж Володя посоветовал нам ехать в северо-западном направлении, и что именно в этом направлении произрастает тьма-тьмущая грибов и ягод и что он сам бы с нами поехал, да не с кем пока оставить дочку Ниночку. Мы все настроились на грибы, потому что собирать ягоду долго и хлопотно, да и какая такая ягода может быть под Ленинградом? Обыкновенная кислая клюква, которая даже с сахаром все равно кислая, даже в варенье кислющая, даже, когда просто подумаешь о ней, во рту кисло-кисло делается. Какой нормальный человек будет собирать эту клюкву?! Другое дело сладкая земляника, но она растет в летнюю пору, а теперь осенняя пора, и хоть все глаза прогляди, ни одной ягодки не найдешь. Мы твердо настроились брать одни грибы.
Пока ехали в электричке, пока шли к лесу, Ананьев рассказывал, что он знает про грибы все. Он рассказывал, что его родной тятя три года партизанил в Ленинградской области и питался почти одними грибами и жаренными на костре белками, так как все благородные олени и кабаны испугались немцев и ушли дальше на север.
Наша отличница Мурмуркова прямо спросила Ананьева. — Неужели его тятя не наелся грибами? Ведь даже если питаться одними пряниками три долгих года, они опротивят хуже горькой редьки?
Ананьев сказал, что грибы — это не пряники, и мы все высмеяли Зинку Мурмуркову, потому что действительно ехали за грибами, а не за пряниками.
Подойдя к лесу, мы первым делом сели на поваленное бревно дуба и плотно позавтракали. Есть нам захотелось еще в электричке, поэтому мы быстро опустошили корзины, выхлебали все из бутылочек, причем Зинка Мурмуркова, как самая настоящая подлиза, выхлебала еще полбутылки молочка у Зои Павловны и отняла горбушку черняшки у зазевавшейся Бадьяновой, которая смотрела на рябчика, который сидел на березе и смотрел на Бадьянову. Зоя Павловна сказала, чтобы мы все как следует рассмотрели лесную полезную птицу рябчика, но тут Муравьев выстрелил в рябчика из рогатки, и рябчик свалился прямо вниз головой в кочку.

— Сейчас же выброси рогатку! Что ты наделал с птицей! — вскричала Зоя Павловна и, осторожно взяв птицу на руки, тихонько подула в клюв. Круглые глаза рябчика выкатились из-под ярко-красных бровей, он, встрепыхнувшись, вырвался из рук и, с шумом влетев в куст, пробил его насквозь и вылетел на другую сторону.
— Ну ты прямо, Муравьев, - Ворошиловский стрелок! —засмеялась Зоя Павловна и, повязав голову ярко-красным платочком, сказала, что, войдя в лес, при сборе грибов и ягод мы должны постоянно оглядываться друг на друга и громко аукаться. Она сказала нам, что один пионер из сто тридцать второй школы в прошлом году плохо аукался при сборе грибов и, конечно, потерялся, и его потом искали с немецкой овчаркой пограничники и нашли пионера спящим в дупле плакучей ивы...
— А я никогда не потеряюсь! Я буду охотником, как мой батя! — гордо сказал Муравьев. — У бати есть длинное ружье, из которого можно за две тысячи шагов поразить дикого гуся!
Мы знали, что муравьевский батя еще и хороший, бывалый рыбак. Он здорово рассказывал про таинственное, полное чудес Ладожское озеро. Как однажды в пору белых ночей он сидел, как обычно, с ружьем и удочкой в лодке, и прямо у его борта всплыла, как подводная лодка, огромная, вся в тине и черных ракушках, щука и так посмотрела на муравьевского батю, что он сразу смотал удочки и быстро уплыл в Ленинград, а потом целых три выходных не ездил на рыбалку...
Зоя Павловна устроила перекличку, сказав Жоре Елкину, чтобы он всех нас как следует пересчитал. Жорка считал, конечно, хуже Зины Мурмурковой, но зато лучше всех остальных в классе, потому что папа у него был ювелир и зубной техник одновременно. Елкин говорил, что его папа самый умный в Ленинграде, потому что у каждого советского человека имеется двадцать пальцев и еще тридцать два зуба, и что каждый советский человек хочет носить на пальце хотя бы одно красивое кольцо, и иметь во рту золотую коронку, и что если помножить количество всех пальцев и всех зубов одного жителя на количество жителей только одной улицы, то все равно работы у его папы хватит на сто лет, и ему еще останется...
Жора с удовольствием всех пересчитал и сказал ЗоеПавловне, после чего мы вошли прямо в темный лес и тут же стали собирать грибы. Ананьев сказал, что он будет брать одни шляпки, а ножки будет отдавать близорукой Бадьяновой, которая не видела ни ножек, ни шляпок. Грибов было много, так что даже было непонятно, почему Бадьянова их не видит. Сначала мы наполнили корзины сыроежками, потом выбросили сыроежки и наполнили груздями, потом выбросили грузди и наполнили маслятами, потом выбросили маслята и наполнили подберезовиками, потом выбросили подберезовики и наполнили подосиновиками, а Ананьев так почти одними белыми.
— Мой батя говорит, что он сам красный, а грибы любит есть белые! — смеясь, кричал Ананьев, вытаскивая очередной упругий гриб-боровик из травы, да так спокойно и уверенно, будто он сам недавно его туда положил.
Потом мы долго искали Муравьева, который соврал, что он все это время охотился на медведя и не слышал, как мы его хором звали. Все мы здорово устали и решили устроить привал на полянке.
Первой набрела на светлую полянку Бадьянова и с ходу уселась на какую-то здоровую, бугристую плюху. Она поставила тяжелую корзинку с грибными ножками на плюху и стала заплетать свою тоненькую русую косичку.
На полянку вышла наша учительница и увидела то, на чем сидела с полной корзинкой Бадьянова.
Бадьянова сидела на вражеской бомбе. Ржавая неразорвавшаяся бомба была толстая-претолстая, как черная свинья, на ней жесткими пучками росла осока и стояли две-три поганки на бледных ножках. С одной стороны бомба немного помялась, сплющилась, и в углублении скопилась лужица воды.
— Ложись!!! — крикнула Зоя Павловна, и мы все повалились на мох. — Быстро отползайте в укрытие! — скомандовала Зоя Павловна и ласково обратилась к Бадьяновой: — Бадьянова... слезь, пожалуйста, с бомбы... Я тебе поставлю круглую пятерку, Бадьянова!
Но Бадьянова, разглядев, что она совсем одна сидит на вражеской бомбе, конечно, перетрусила и еще крепче вцепилась в бомбу.
У нашей толстой близорукой Бадьяновой вообще не было отца. По секрету она рассказала Мурмурковой, что, когда она была совсем маленькой, ее отец долго работал на Северном полюсе, а позже служил «Бойцом Невидимого Фронта», а когда она теперь стала взрослой, мама рассказала, что она роковая ошибка ее молодости и что ее отец вообще был не отец, а гад ползучий...
— Я тебя не оставлю в беде, дорогая Бадьянова! — крикнула вдруг Зинка Мурмуркова, храбро подбежала и уселась рядом на бомбу. Бадьянова сразу заулыбалась, отпустила бомбу и вцепилась в Мурмуркову.
Вдвоем они слезли с бомбы и, подойдя к Зое Павловне, тихонько взяли ее под руки и увели с края светлой полянки.
Честно говоря, мы все так перепугались, что бросились бежать куда глаза глядят. А уж когда выбежали к полю, сообразили, что корзинки с грибами, в которых были и шляпки и ножки, мы со страха побросали на полянке. Там они, наверное, до сих пор находятся, ну да ничего! Муж Зои Павловны, Володя, сказал, что в следующий раз он обязательно поедет вместе с нами, и что грибов и ягод в противоположном юго-восточном направлении не меньше, чем на северо-западном, а вот вражеские бомбы там, наверное, встречаются реже.