Прошли годы. На Жульена Жуке и его красавицу -  пигмейку навалилась беспощадная старость. Мы очень любим мшистые живописные развалины рыцарских замков, но не менее мшистые развалины старого человека нагоняют на нас тоску. Что из того, что он был когда- то могучим Героем? Железными пальцами душил врагов, возводил кучи материальных ценностей и властно ласкал преданных женщин? Наплодил ворох сопливых детенышей, которые теперь сами с усами, что из того? Все пожирает ненасытное время – сильные становятся слабыми, мудрые – глупыми, щедрые – скупыми, богатые – нищими, кто неистово курил, тот бросает, кто жадно пил, тот и капли в рот не берет – одним словом – жопа! Стальные мечи ржавеют, вода испаряется, камни превращаются в песок, а песок в пыль, которую уносит ветер. Прав был мудрый старик Экклезиаст – «Все проходит!»  И Все, начинается сначала…

Танцуй пока, человек! Плюнь три раза в морду тому кто обещает – « Что, все впереди…»

Жу-Жу превратился в суетливого, плюгавого старикашку, а пигмейка на удивление окончательно выцвела и побелела как вареная треска. SE LA VI !

 

Вскоре Жу-Жу отправился в третье, и, пожалуй, самое  продолжительное путешествие. Папаша Жуке умер. На лице его застыла гримаса невольного удивления – Как так? Жил, жил, да помер?! Смерть всегда неожиданна, даже когда тебе девяносто шесть, и нестерпимо хочется прожить еще столько же. Каждый вечер, ложась спать, мы с удовольствием репетируем смерть.

Труп Жульена сморщился и отвратительно позеленел. Пигмейка не отходила ни на шаг. Кроме этого тела у нее ничего не было. На родине, трупы стариков отдавали на съедение двум священным пятнистым гиенам, которые жили в пещере неподалеку. В Марселе гиен не было даже в зоопарке.

Пигмейка решила сделать из головы мужа мистический, магический Тотем, а тело высушить на жарком солнце, растереть в порошок и съесть. Так, по крайней мере, Жульен еще долго останется с ней.

Она приступила к делу, и именно за этим нелепым на взгляд европейца занятием, застал ее молодой доктор Жорж Жуке. Он сумел отнять у пигмейки сухую голову, руку и часть левой ноги трупа. Все остальное уже было истерто в порошок и съедено.

Жорж быстро похоронил любимого дядю.

На его скромной могиле написал -

« Остановись Прохожий! Сними шляпу и преклони колено!                                           В память о Кавалере, отважном солдате, неутомимом путешественнике, который умер, не выдержав тягот забвения, безнадежной нужды, мучительных болезней и страха, выпавших ему на склоне лет…»

Многие проливали слезы, читая эту скромную эпитафию.

Вы спросите – А как же красавица татарка Газель? Куда подевался могучий отец инквизитор дон Карлос и таинственный русский юродивый Агафон? Прелестная ведьма Элеонора, Великий русский этнограф Мамука Мамай, прекрасная Алмазная Вошь и другие герои этой незамысловатой, но зато, абсолютно правдивой истории. А никуда! Они всегда были, есть и будут рядом с нами. Случайных знакомств не бывает. Каждое оставляет в душе царапину, синяк, или в лучшем случае, кусок золота.

Главное, это бодро идти вперед, зная, что наша жизнь  всего лишь, наше будущее воспоминание…

 

 

Неожиданно Жорж Жуке получил Высочайшее Приглашение служить в России. В случае согласия ему предстояло немедля покинуть пределы Франции и убыть в Одессу, а затем в Москву. Где по прибытии приступить к основным служебным обязанностям в качестве лекаря.

Отдельной строкой уведомлялись условия Контракта.

Жалование полагалось сказочное, квартира и питание в клинике бесплатное, прислуга и дрова для печей даром. За беспорочную службу и выслугу лет следовали дополнительные отличия и милости, вплоть до присвоения соответствующего Чина и Пожалования личного дворянства Российской Империи.

Жорж не будь дурак, согласился. В Париже его никто не ждал, а в Марселе ему становилось тесно. Он был молод и полон амбиций. В нем бушевала кровь его авантюрного дядюшки. Оказаться в России, в самом сердце этого гигантского восточного зверя было заманчиво и сулило радужные перспективы. Основы русского языка Жорж познал еще мальчишкой,  дядюшка не зря учил его разным премудростям.

Как боевой норовистый конь, Жу-Жу неистово рвался вперед, покорять неведомые пространства и гордо нести  яркий свет европейской культуры.

 

В Одессе Жоржа Жуке радушно встретили прямо у трапа парохода. Жандармский вахмистр заглянул в паспорт, посмотрел на черные кудри Жо-Жу, его легкомысленный красный пиджак, клетчатые брюки, желтые лакированные туфли, изящную соломенную шляпку, золотое пенсне, завитые, напомаженные усики и спросил – Иудей?

- Видете-ли, господин офицер, я француз, католик, врач, из…

Достаточно! – перебил его вахмистр, - Следующий…

Эй,  Нестеренко! Хорош спать! Проводи этого жида в сторонку… проверь барахло! Ясный пень, у его там   прокламации…

Так Жорж Жуке, впервые попал в Императорскую Россию.

Жо-Жу не обиделся на симпатичного русского офицера, он давно понял, что евреи, эти вечно отверженные от всего остального человечества изгои, обычно составляют элиту любого экономического общества. За что и  не всегда любимы в простом народе. Так было в родном Марселе, в Париже, Брюсселе, Берлине, Вене, видимо они и Россию сторонкой не обошли. Что ж, если его здесь принимают за еврея, ему  даже лучше -  проще будет решать неизбежные финансовые, бытовые житейские проблемы. Весело насвистывая марсельезу, Жо-Жу  нанял извозчика и направился прямиком на вокзал.

Россия густо и бесхитростно пахла навозом. Везде бродили тучи коров, поля уходили за горизонт и в них копошились тысячи крестьян. Океанская мощь земли внушала суеверный трепет. Здесь не было привычных виноградников, но зато везде колосились тучные нивы золотой пшеницы. Страна хлеба, Империя доброго солнца. Поезд часто останавливался в небольших городках с живописными кирпичными вокзалами, где в красивых буфетах можно было выпить бокал неплохого шампанского.

Жо-Жу был счастлив.

Русская девушка в поле посмотрела на него внимательным невинно-звериным взглядом. У Жоржа уже как целую неделю не было женщины. Русская девушка призывно махнула рукой, и француз встрепенулся. Молодость хороша именно тем, что всегда сходу можешь завалить любую девку. Поезд медленно тянулся в гору.. Жорж, отпихнул проводника, соскочил с подножки и бросился к деве.  Крепкие груди рвали ветхий сарафан, широкие бедра едва умещались под юбкой. Красавица улыбнулась и сказала – Здорово, барин! Рубль подаришь, я те тоже подарок сделаю…

Больше они не разговаривали, а упали в густую рожь и жадно любили друг друга…

Жорж успел догнать поезд, и теперь покуривая турецкую папироску, загадочно улыбался в усики. Первое знакомство с Россией состоялось.

Пейзаж за окном поезда постепенно изменился. Вместо гигантских, до горизонта, полей, замелькали перелески, одинокие величавые как рыцарские замки дубы, лиственницы, клены, и вдруг все потонуло в зеленом море нескончаемого северного леса. Поезд гусеницей тянулся в зеленом месиве из миллионов деревьев, переезжал полноводные пустынные реки, мелькали маленькие лесные деревушки и редкие города с ветхими крепостными стенами. На каждом холме стояли белые церкви и везде сновали крепкие русские мужики с топорами за поясом. Народ что-то деловито строил, сеял, пахал, возделывал, перетаскивал с место на место, ему было явно не до Жо-Жу и прочих господ из поезда.

Жо-Жу почувствовал одиночество и с удивлением понял, что он всего - на всего песчинка в этом гигантском Евроазиатском муравейнике, который называется Россия.

Жорж читал краткую историю страны и знал, что он далеко не первый иностранец, который едет на службу к русскому Царю. До него это сделали тысячи германцев, датчан, швейцарцев, итальянцев, англичан, не говоря уже о пленных шведах, и несчастных наполеоновских солдатах, которые хорошо устроились в России. Видать, не так уж плоха жизнь в этой холодной стране медведей и девушек со звериным взглядом.

 

В двух шагах от Москвы он сам увидел огромного бурого медведя, который, не торопясь, жевал какую то крупную рыбу, сидя на песчаном берегу мелкой речки. Вид медведя поразил Жоржа, чем-то медведь напоминал здоровенного русского мужика, был также беспечален, незлобив и тих. Вдруг из окна поезда раздался револьверный выстрел. Медведь подпрыгнул, отмахнулся лапой от второй пули и взревел. Этот яростный крик зверя-мужика Жо-Жу запомнил на всю жизнь.

 

Москва поразила Жоржа. Он ожидал увидеть каменные лабиринты улиц, а Москва оказалась огромной деревней с усадьбами, утонувшими в цветении яблонь, груш и неистребимой как крапива сирени. В огородах копались горожане, из тысяч крохотных банек выбегали голые распаренные мужики и бабы и с визгом кидались в реку.

Тесные улочки были забиты телегами со снедью, торговые обозы втягивались в Москву, как пчелы в улей. Город кипел людской пеной. У Жоржа был острый взгляд, но и он помутился от всей этой пестроты и яркого свечения сочной земной жизни.

Древний Кремль напоминал монастырь. Десятки церквей перечеркивали облака золотыми крестами. Однако главным в этом месте был не Бог, а Царь.

Ознакомившись с местными достопримечательностями, среди которых он невольно выделил царь-пушку и лобное место, Жо-Жу направился в медицинское ведомство, где сразу получил назначение в больницу Св. Екатерины.

Жоржу отвели скромно обставленную квартиру на втором этаже больничного здания, которое находилось в середине между больничным моргом и больничной баней. В жилище было мудро и темно. Квартира сразу понравилась Жо-Жу, так как в ней было просторно, тихо, тенисто. Почти все стены квартиры занимали огромные шкафы с книгами по медицине. Имелся также огромный письменный стол с микроскопом и зеленой лампой, не менее  гигантская железная никелированная кровать, огромная медная ванна, похожий на трон ватерклозет  и огромный портрет похожего на русского Бога, хирурга Пирогова. Здесь можно было жить, отдыхать и даже устраивать небольшие светские приемы.

Наутро хирург Жорж Жуке приступил к службе в клинике.

Медперсонал казался очень доброжелательным, старшая медсестра весьма знающей и умелой, операционная соответствовала европейским нормам, электрическая лампа ярко светила, инструмент - выше всех похвал. Жорж почувствовал себя в своей тарелке и распорядился начать прием первых пациентов.

Особо сложных случаев пока не наблюдалось, в основном, полостные операции, гнойные перитониты аппендикса, язвенные прободения двенадцатиперстной кишки и желудка, открытые переломы, размозжения конечностей, венозные расширения, выпадение прямой кишки, рожистые воспаления, фибромы, ампутации и т.д. Обычная рутинная, каждодневная клиническая практика.

.Жо-Жу дневал и ночевал в клинике.

Единственным развлечением было чтение медицинских книг и подглядывание из маленького оконца  ватерклозета за голыми медсестрами в бане напротив. Славянки очень нравились Жоржу – у всех была великолепная не испорченная солнцем белоснежная кожа, прекрасные фигуры с аппетитными округлостями и нежным рыжеватым пушком между бедер. Твердые даже с такого расстояния груди нежно колыхались, девушки принимали самые бесстыдные позы, натирая себя бесплатным больничным мылом и весело, во все горло смеялись… Жорж чувствовал, как его рот быстро наполняется горячей слюной, а рука сама скользит к оттопыренной ширинке панталон.. .

Месяца через два ему нестерпимо захотелось женщину, и она явилась. Сама. Раздался звонок, и на пороге его квартиры оказалась курсистка из соседнего акушерского отделения больницы. Девушка училась на Высших женских акушерских курсах и проходила практику в больнице Св.Екатерины.

Несколько раз он уже сталкивался с ней взглядом в узких коридорах больницы,  но их знакомство так и не завязалось. Теперь все произошло иначе.

- У меня кончились папиросы. У вас есть? – в упор спросила девушка, и, оттолкнув Жо-Жу, широкими шагами отправилась прямо в спальню. Окинув взглядом мощную никелированную кровать, быстро скинула платье и юркнула под одеяло. Жорж живо очутился рядом и пристроился. – Вы мешаете мне спать! – сказала курсистка, но тут же крепко ухватив кудрявую голову доктора,  сама впилась ему в рот  хищным жестким поцелуем…

Так Жо-Жу познакомился с еще одним прекрасным лицом российской действительности. Эта взбалмошная девчонка, хотела знать абсолютно все на свете – ее интересовала буржуазная революция во Франции, синематограф, современная  живопись, лучшие французские вина, декадентская поэзия, аэропланы,  пулеметы, подводные субмарины, педофилия, шизофрения, динамит, экспроприация,  садомазохизм, марксизм, и особенно – что такое на самом деле - «французский поцелуй»? Жоржу приходилось подробно объяснять и показывать, хоть он и сам толком не знал. В свою очередь, курсистка изо всех сил совершенствовала его познания в русском языке.

Вскоре, Жо-Жу получил первое жалование и решил отметить это событие в настоящем русском трактире.

Акулина (так звали девушку) сама предложила посетить ближайший трактир и ознакомить Жоржа с основами самобытной русской кулинарии.

На здании красовалась скромная вывеска – « БОЛЬШОЙ ПАТРИКЕЕВСКИЙ  ТРАКТИР « (И.Я. ТЕСТОВ).

Жо-Жу трудно было удивить обилием разнообразной снеди, ресторан «Упрямая шишка» был его родным домом, но удивиться пришлось. И не раз.

Бойкий половой, юркий, верткий как уклейка мужичек, с полотенцем на согнутой руке приветствовал влюбленную парочку.

- Ваше благородие, государыня-барышня… Блинов изволите? С икоркой белужьей… Свежайшая, и балычок получен, вашесиясь, с Дона, янтаристый, на степных травах…

- Ты братец, подай нам чего сам знаешь, и водочки смирновской сооруди с огурчиком. И чтоб хрустел и с укропом… - властно приказала Акулина и обожгла полового взглядом.

Выпили водки, закусили холодной белорыбицей с хреном и,  тающими во рту блинами с паюсной икрой. Толстые, ноздрястые, пышные блины можно было вкушать бесконечно. Упитанные, бородатые господа по соседству, (не снимая лохматых шуб!) поглощали их десятками, но благоразумная Акулина вовремя остановила голодного француза.

Подали стерляжью селянку с горячим расстегаем во всю тарелку, на самом верху которого покоилась нежнейшая, тающая во рту налимья печень. Выпили под селянку. Жорж обнаружил, что он ничего вкуснее русской селянки не ел и что очень хочет еще, и еще. Принесли огромную фарфоровую супницу. За соседним столом сидел худощавый господин похожий на итальянского художника, и, блуждая взглядом по расписному потолку,  постанывая от наслаждения, вкушал сочную кулебяку. – «Искусство не должно поучать – оно должно радовать!» -  изрек господин и поклонился Жо-Жу. Они выпили по огромной рюмке водки и с неослабевающим аппетитом принялись жевать знаменитого «тестовского» жареного поросенка. У Жоржа уже давно шумело в голове, личико Акулины слегка раздваивалось, но он хотел еще икры и водки.. Рядом раздался чей-то густой бас – « По-русски едим – зато брюхо не болит, по докторам не мечемся, полоскаться по австриям и швейцариям не ездим…»

Жорж в знак согласия и дружбы с этими замечательными, душевными людьми поднял рюмку, выпил и упал головой в кулебяку.

Так закончился обед в русском трактире.

Последующие несколько месяцев Жорж прожил тихо и скрытно, как больничная крыса. Работал, не покладая рук, сделал тысячи операций, точных, выверенных резекций. Скальпель в его руках летал как шпага мушкетера, аккуратным медицинским швам позавидовала бы сама машинка «Зингер». Доктор заслужил репутацию блестящего хирурга и уважение всего персонала клиники.

В его личную жизнь никто не заглядывал, чему Жо-Жу был искренне рад. Особенно в последнее время, когда в спальне произошли некоторые важные изменения.

Однажды, после особенно затянувшегося дежурства, поздно вечером он пришел домой и увидел прелестную картину.-    На кровати, широко раздвинув ноги, лежала незнакомая девушка с ярко-синими глазами, а под ней нагая Акулина, которая жадно лизала языком, и чмокала пухлыми губами ее курчавый венерин бугорок.  Девушки даже не оглянулись на Жоржа, а продолжали  страстно,  нежно ласкать друг друга. Жо-Жу опустился в кресло, закурил папироску и с удивлением почувствовал, что не испытывает праведного гнева и отвращения. Острое эротическое возбуждение целиком овладело  им. Он желал продолжения и жаждал любви.

Акулина внезапно отодвинулась от красавицы, вытерла рот простыней, и спросила – « Ну что, чай будем пить? Дунечка-солнышко, сладкий персиковый  тортик  от Филиппова принесла…»

За чаем решили, что Дуняша поживет пока у них, а дальше и загадывать не стоит. Так началась жизнь втроем. Могучее ненасытное сексуальное здоровье господина Жоржа Жуке, наконец, получило полное удовлетворение. Они провели тысячу долгих ночей, совершили миллионы безумств, и не чувствовали никакого раскаяния. Им было хорошо вместе. Свившись в тесный клубок, они как гадюки на солнышке шипели от нестерпимого наслаждения и довольствовались  малым – жадным языком тела и огромным желанием любить друг друга.

Вначале зимы, известного французского доктора пригласили принять участие в облавной охоте.

Прислали сани и поехали в деревню Измайлово, которое издавна славилась знающими егерями и обилием разнообразной дичи

Жо-Жу был вовсе не охотник, но поддержать компанию следовало. Честно говоря, он давно соскучился по мужскому обществу – соленым шуткам, громкому смеху, дружеским похлопыванием по плечу и мужественным забавам типа  стрельбы по пустым бутылкам, обильной выпивки и  задушевной болтовни о женщинах и политике.

Охотничий домик был жарко натоплен, во главе огромного стола сидел важный господин в меховой безрукавке – Михаил Иванович Кирсанов – камергер двора и знаменитый на всю  Россию охотник. Месье Кирсанов отличался тем, что всегда стрелял прямо в глаз. В течение последних тридцати лет он каждую неделю добывал по одному целому медведю и был очень горд этим достижением. Полы, стены и даже потолок охотничьего дворца были увешаны огромными медвежьими шкурами.

– Господа охотники, сани поданы, прошу встать на свои номера и ни в коем случае не стрелять вдоль линии.                            С  Богом!

Выехали в лес, егеря расставили всех по номерам. Издалека послышались крики и улюлюканье загонщиков. Охота началась…

Жорж,  судорожно сжимая прочную тульскую двустволку, стоял в сугробе. Перед ним простирался заснеженный еловый лес, в котором казалось, и быть ничего не должно. Внезапно, суматошно вылетела какая то пестрая глупая птица и с истошным криком пролетела прямо над Жо-Жу. Потом опять тишина, только дальние стоны загонщиков. Так прошел час, не меньше. У Жоржа онемели  пальцы, нестерпимо хотелось курить, от долгого стояния в сугробе ныли ноги. Стало скучно. Хотелось плюнуть на охоту и быстрее попасть домой, под бочек к Акулине и Дунечке.

Вдруг, абсолютно пустой лес перед ним раздвинулся, и прямо. под самым  носом очутился колоссальный рогатый зверь похожий на Лося. Зверь тяжело дышал, горячие струйки пара выметывались из его ноздрей как дым из трубы паровоза. Мощное ружье двенадцатого калибра, заряженное двумя огромными пулями, вдруг показалось Жоржу не больше спички. Он был не трус, но  испугался,  повернулся спиной к разъяренному, загнанному зверю и побежал от него, как бегают дети.

Лось догнал охотника и ударил передней ногой. Уже кувыркаясь в воздухе, Жо-Жу почему-то не уронил ружье, а выстрелил и потерял сознание.

Господа охотники найдя мертвого лося и стонущего в сугробе Жоржа, быстро  поднесли к саням. Раненый француз стал Героем Охоты! Все пространство ниже спины, превратилось  в один сплошной кровоподтек, но переломов костей таза не наблюдалось. Спасли теплые ватные штаны, которые подарил ему добрый Кирсанов. Было очень больно и смешно.

Дома, несравненная Акулина и восхитительная Дунечка долго лечили Жо-Жу, тщательно зализывая его раны.

Так Жорж Жуке на деле и собственном теле узнал, что такое настоящая русская охота. Однако, после полученного от лося пинка он немного охладел…

 

. . .

 

Ботфорты не гнулись. Тяжелый стальной палаш (подарок дяди Вильгельма, германского Кайзера!) приятно оттягивал мускулистое  бедро.

Государь Император с отвращением смотрел на Обер-полицмейстера -  Вновь уличные беспорядки… Господи, когда же все это кончится?

-Что хотят люди?

- Ваше Величество –   Люди хотят Свободы Слова и Собраний,    также сокращения рабочего дня и увеличения заработной платы. В пример приводят Североамериканские Соединенные Штаты и Республиканскую Францию…

-  Скажите им, что русский Царь не виновен в богопротивной жадности купцов и промышленников! Я не запрещаю людям свободно собираться в церкви, лесу, трактире и сколь угодно разговаривать у себя дома! Делать это на городских площадях и в общественных местах – запрещаю! Мы живем в Европе, господа, кто не согласен, пожалуйте в Азию, на Камчатку! Место найдется…

Также разрешаю всем, кто пожелает, уехать в Америку или Францию. Пусть сами убедятся в щедрости тамошних хозяев. Кстати – сколько получает рабочий, например, Путиловского завода?

- Более рубля в день,  Ваше Величество!

- Что сегодня можно купить в России на рубль?

- Много чего, Ваше Величество,… например целого гуся, или три фунта говядины, ведро водки, мешок хлеба, крупы, картофеля, капусты…

- Следовательно – с голода никто еще у нас в Империи не умер?

- Не умер! Ваше Величество, и никогда не умрет!

- А кто же тогда бунтует, беспорядки устраивает?

- Евреи, Ваше Величество и интеллигенция…

- Идите, генерал. В крайнем случае, посылайте казаков, но не стрелять! Не стрелять! Запрещаю стрелять!

- Слушаюсь, Ваше Величество.

 

Разговор состоялся в Зимнем дворце, погожим весенним деньком, когда наш француз, вместе с Акулиной и Дунечкой прогуливался по Сенатской площади в толпе демонстрантов.  В Санкт-Петербург они приехали на экскурсию. В голову Жоржа пришло неожиданное сравнение – Москва похожа на Византийский Константинополь, а Санкт Петербург – вылитый северный Рим!

 

Нарядные толпы демонстрантов, весело переговариваясь, пыхтя папиросками, поигрывая наганами и обрезками труб,  неспешно двигались к императорскому  дворцу.

С крыши дворца на них равнодушно смотрели беломраморные античные статуи, которых было едва ли не больше чем демонстрантов. Впервые Жо-Жу увидел огромные красные флаги и кричащие лозунги       « ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ!»

Люди были настроены мирно, ни одного искаженного злобой  лица, даже городовые улыбались, прикрыв усы

ладонью. Торговки разносили пирожки с капустой и маринованную ладожскую корюшку. Какой то старенький генерал в парадном мундире, весь в орденах и звездах, с великолепным французским прононсом,  уговаривал пожилую статную даму удалиться с площади – «Мадам, умоляю вас, отдайте браунинг и возвращайтесь домой… Господа, это бунт! Извольте покинуть площадь! Терпение Государя не безгранично…»

Дама грозила генералу перламутровым лорнетом и без конца повторяла, что готова лично умереть за свободу!

Из толпы полетел булыжник и угодил прямо в бороду генералу. Старик захлебнулся кровью и упал навзничь.

-  Провокация! Какая сволочь кинула камень?! – раздался  отчаянный крик, но толпа ответила смешками и свистом. В городовых полетели булыжники…

На шею околоточного набросили петлю, протащили изувеченного через забор в ближайший подъезд, и через все лестницы на чердак. Только там, на виду у всех, сбросили с крыши.

Жо-Жу  ухватив девушек, пытался повернуть назад, но толпа напирала все яростней. Лица почернели, глаза вылезли из орбит, зубы оскалились, -  это были уже другие люди. Толпа почуяла кровь. В голове Жоржа стучало презрительное древнегреческое  определение – « ОХЛОС».  Нет! Не народ, не ДЕМОС, а именно  яростная, жаждущая насилия толпа – ОХЛОС!  Надо было срочно уходить, Жорж понимал, что добром это уже не кончится.

Впереди четко зацокали конские подковы. Со  всех четырех сторон на площадь выехали казачьи полусотни.                                  – « Станичники! – зычно взревел бородатый сотник – Вот эти пришлые  в нашего Русского Бога не веруют! Царя православного хочут до смерти порешить! Землю у донцов по яйца отрезать! В нагайки их! Бей до костей! «

Завизжали плети. Охлос охнул. Толпа, давя своих, побежала в переулки. Мельком Жорж углядел как знакомая дама в располосованном на пышной, дебелой спине кружевном платье отбивалась парчовой сумочкой от верхового казака с нагайкой. Захлопали револьверные выстрелы. Несколько казаков зашатались в седлах. И тогда, сотник выдернул шашку…

Внезапно на площадь выехал ярко красный броневик и сразу направил два пулемета на сотника. Казак скривился, плюнул  на броню и скомандовал - « В отступ! Вертай взад! Нехай сами мудруют…»

Казаки исчезли. Броневик кружил по полупустой площади. Люк открылся,  на крышу машины вылез, какой то низенький, пузатый, плешивый человечек в клетчатой тройке.

- « Товарищи, трудящиеся рабочие! Товарищи, угнетенные попами и аристократами евреи! Товарищи, феодальные крестьяне! Революция никогда не отступает! Социалистическая  революция все берет в свои крепкие, чистые руки и ничего не отдает назад! Смело идите в бой на царских наймитов, и пьющих нашу кровь олигархов! Вперед, товарищи! Умрем, но не  встанем на колени! Разорвем золотые цепи! Отречемся от старого мира!«

Площадь быстро пустела и скоро превратилась в пустыню. Глас оратора уже никто не слушал. Вожак  опустился в нутро броневика и, урча мощным ролс-ройсовским мотором удалился.

Если бы не стоны раненых,  ситуация была скорее смешная. Жо-Жу знал этого человека. Это был – Агафон Лукич, родной дядя его возлюбленной Дунечки и бывший блаженный юродивый с острова Грумант.

Агафон Лукич служил теперь в какой-то мелкой юридической  конторе, но на самом деле являлся вождем тоже очень мелкой  социалистической партии. Впрочем, его это не смущало –               « Нынче последние станут Первыми!» - с библейскими интонациями любил повторять Агафон Лукич, жуя и проглатывая жирного гуся с яблоками. Дунечка чрезвычайно нежно поглядывала на дядю, а в голову Жоржа лезли  нехорошие подозрения.

Жо-Жу никогда не интересовался политикой – новый катетер, ланцет скальпель или стетоскоп, был гораздо важнее и интересней нового Президента или Императора, но разговаривать с Агафоном Лукичем было забавно… Дунечкин дядя был блестящий оратор, опытный демагог, беспощадный циник и чем-то неуловимо напоминал Жоржу его собственного дядю Жува.

С другой стороны, и Агафону Лукичу было выгодно дружить с доктором, потому как множество болезней накопил он за годы странствий. – Я вечный странник – Я Агасфер революции,  Апостол российского социализма!  Меня можно пожалеть, но можно и восхититься, Ибо на каторге, в глубине, хранил Я гордое молчание… Меня ели мухи, грызли муравьи, трепали волки и собаки, я питался отбросами во всех клоаках Европы… сатрапы, пытали меня в мрачных застенках, морили голодом, но я не сдавался. - РУССКИЕ НЕ  СДАЮТСЯ! Мы сперва, разрушим Мир до основания, а затем построим свой, новый, вот!

- Надеюсь, на великих идеалах французской Революции, построите? – спрашивал Жо-Жу.

- Дунечка, золотко, налей мне еще щей… - Вы имеете в виду, пресловутые – Свободу, Равенство, Братство? – недовольно морщился  Агафон Лукич, - Все это доктор, чепуха для малых детей и годится разве что для криков на базарной площади. У нас, в партии нового типа, будет совершенно по - другому! Жесткая дисциплина для членов, и в тысячу, в миллион раз более жесткая для всего остального быдла, которое вы, европейцы, называете народом! Никакой Свободы, к черту Равенство, в жопу Братство…все, и днем и ночью работают, все жрут свою невкусную пайку, воспроизводят себе подобных, спят в невзрачных бараках и беспрекословно отдают жизнь в борьбе за Это!

- За что отдают?

- Я сказал – « За, это!»- «Это», господин Жуке,  самое архиважное, квинт эссенция! Альфа и омега революции! Ферштейн?

- Я. Я. Натюрлих… - также по-немецки отвечал Жо-Жу, и веселье продолжалось.

Примерно раз в неделю они очень мило проводили время за обильным столом, который накрывали Акулина с Дунечкой. Агафон Кузьмич остро нуждался в деньгах на нужды российского социализма и привычно «одалживал» их у доброго француза.

Жоржу хотелось спорить с Агафоном,  сказать, что Демос сам может выбрать наилучший способ существования, что его надо лишь оставить в покое и не мучить жестокими законами и шкурными налогами. Демос, как любой  другой живой организм нуждается лишь в среде обитания, а все остальное для жизни может добыть себе сам.

Говорить было абсолютно бесполезно.

Агафон Кузьмич не слушал Жоржа, у него были свои веские аргументы, своя голая, правда. Кузьмич продолжал изрекать непререкаемые истины – « Где есть Государство, там нет Свободы! А где есть Свобода, естественно нет Государства!» Вы, доктор, хотите возразить? Мне? Человеку, который сам был настолько свободным, что ходил голым и питался подаянием?  Что же, пожалуйста, спросите, мне не жалко - Я, Блаженный Агафон, стал счастливее? Нет, господа, Нет, и еще раз, Нет! Под конец, я был готов рычать и кусаться – рррр, кляц – кляц, ам-ам…              Может быть, вы хотите сказать, - Что Свобода находится  внутри нас? Враки! Человек не может быть свободным внутри своего тела –  огромное, липкое, жадное, волосатое туловище – это некрасивое животное наследство упрямого старика Дарвина, окружает его со всех сторон и душит Свободу! Тело - это могила пролетариата и палач ненасытной действительности!   Мы избавим людей от диктатуры тела! От глупых ненужных забот и желаний. Мы  сделаем  всех одинаково счастливыми бестелесными Ангелами!

Девушки смеялись и хлопали в ладоши, - «Вам, милый дядюшка Агафончик нравятся наши волосатые ножки? наши шершавые попки, курчавые подмышки? Вы избавите нас от тела? Вы дадите нам свободу?» - спрашивали наглые девчонки, срывая с себя узкие юбки. Агафон Кузьмич ухал как ночной филин, глаза его сверкали безумием.

Жо-Жу страдал молча, но не решался дать по морде Вождю Партии  Нового типа.

Дьявольски страдая, он выпил графин теплой водки, запил теплым жигулевским пивом и уже  неясно различал, как две голые речные щуки Акулина с Дунечкой, мелькая во тьме грешной плотью, ласкают Агафона Кузьмича.

Наутро, дьявольский старец Агафон и две веселые, юные ведьмы исчезли из его дома и больше не появлялись. Несчастному французу было горько, обидно, очень жалко денег и своей поруганной любви.

Так он узнал еще одну сторону суровой российской действительности.