Настоящего аристократа выдает привычка говорить все, что придет в голову. Этим же качеством наделены все красивые женщины, русские писатели и театральные режиссеры. В полной мере обладал им и господин Судьбаржинский.

Размахивая руками и встряхивая роскошными кудрями, он громогласно рассуждал о том, что – « Когда в России наконец перебьют всех царей, князей, графов и баронов, то наступит эра счастья для десятков тысяч молодых местечковых евреев которые приедут в столицы и смогут без ущерба реализовать свои таланты. Пусть сильнее грянет Буря! Мы преобразуем эту страну! Мы введем Россию в клуб прогрессивных государств! Наши аргументы будут весомыми, наши факты неоспоримыми! Толерантность, доступные кошерные продукты, вход во всемирную, глобальную еврейскую банковскую систему сделают эту несчастную страну Земным раем!»

- Леопольд! Ты не прав! – кричала в ответ княжна Марья Ивановна.  – Опомнись, зайчик! Россия страна крестьянская, аграрная, лесная, а евреи жители городов – между вами и нами всегда будет противоречие… Вы не любите природу! Вы не умеете, копать картошку, собирать грибы и ловить рыбу! Помещик, землевладелец, русский барин, ближе и любезней крестьянину чем любой еврейский банкир…

- Мария! – в тебе говорит антисемит! Ты клевещешь как злобная дворянская гойка! Ты намекаешь на гнусные еврейские погромы! - кричал Судьбаржинский.

-  Это я Антисемит?! Да я каждую ночь тебе эротический массаж делаю! Это я, сволочь ты кудрявая, ради тебя законного мужа бросила! – т.д. и т. п.

Естественно, продолжая болтать, они мирились и шли в постель.

С утра, Леопольд заводил снова – Мы дали вам нашего хорошего Бога! И не только! Это мы подумали и ввели банки, векселя, кредиты и проценты! Именно мы, евреи, научно обосновали революционное движение во всем мире! Прибавочная стоимость – вот что делает человека счастливым! Мы скинем с кремлевских башен ваши нелепые двуглавые византийские орлы и повесим свои прекрасные библейские звезды!!!

Марья Ивановна, тоже камень за пазухой не держала, а неистово визжала в ответ –  Не дам! У себя, в Палестине вешай, сколько влезет! На здоровье. Да, да, да, вы - семиты принесли нам Бога! Кто спорит? Спасибо! Уже тысячу лет бьем поклоны и стоим на коленях! Благодарим!   Но, ведь именно вы согласились на распятие Христа! Вам, материалистам, зверски не понравилось, что Христос обещал царствие на небе, а не на земле!  Стыдно, да? А ведь когда-то вы были народом гениальных мечтателей и нищих пророков! Наши Северные Боги были далеко не так мудры, но они чтили нашу землю и помогали людям выжить среди снега и льдов. Северные Боги научили нас сражаться за лучшую долю, и не бояться смерти в бою. Вы проникли в Европу и нас, северных варваров, не спросивши, ввели повсюду свои векселя, закладные, проценты! А нужны они?! Зачем? Нам плевать было на деньги, мы на своей земле жили и тысячи лет кормились с земли и охоты на оленей! Вот! Пойдем лучше кушать, банкир хренов, я тебе водочки и русских кислых щей налью со сметаной…

Так продолжалось изо дня в день, до той поры, пока Мария Ивановна не уехала на Гастроли.

Каждый путешественник, так или иначе, сознательно или подсознательно думает о том, что он Пуп Земли и какие прекрасные города возвели и построили именно для него неизвестные короли, герцоги и прочие императоры. Для того чтобы он мог приехать из родного Мухосранска и жадно осмотреть каждую мелочь, которую тоже придумали для него абсолютно неизвестные дяди. Вечный Рим, Венеция, Флоренция, Париж, Лондон – сколько труда, какие глыбы таланта и усердия – и все для него! Любить себя, однако, никому не запретишь, но ведь не до такой же степени! Ты вот возьми, братец путешественник, и сам построй – хоть будку собачью, тогда и путешествуй!

Марья Ивановна жадно смотрела вокруг.

Древние греки отличались тем, что где бы они не находились, всегда первым делом собственноручно строили жилой дом, женились, заводили кучу детей, затем вновь уезжали путешествовать. По дороге, большинство из них убивали разбойники. Но взамен опять приходили греки, и все повторялось. Одним словом – « Старая история, строят новый дом!» - как любил вставить Фридрих Ницше.

Марья Ивановна думала, жаль, что она не древний грек, а то бы построила себе в Париже домик, родила десять детей и умерла со спокойной совестью.

Душа ее была беспокойна – муж на фронте, Судьбаржинский совсем зарапортовался, и днем и ночью бредит каким то синтетическим театром, новыми основами сценического движения, цветным синематографом,  и прочей абстракцией, кабалистикой и абракадаброй.

В сущности, Марья Ивановна хотела одного – спокойно играть на классической - сцене в Трех сестрах, Чайке, Вишневом Саду -  Антона Чехова, и ждать как проходит время.

Помнится, еще царь Соломон говорил, что все проходит! Но у царя,  мимо, ничего не проходило, всегда имелся кусочек хлеба и вагончик масла, ей же самой приходилось думать о насущном пропитании.

Несмотря на войну, гастроли русского драматического театра в Париже собирали массу публики. Мария Простакова блистала на сцене. У нее появилось масса поклонников, она купалась в цветах и шампанском. Раза два-три-четыре-пять она даже позволила себе увлечься роскошными парижскими мужчинами, которые ухаживали за ней с непередаваемым изяществом и отточенным в беспрерывной физической любви умением. Она чувствовала себя единственной женщиной на земле и умела извлекать из этого толк. Европейцы, как дети, очень любили сказочного русского драматурга, им было забавно наблюдать происходящее на сцене – мучения разорившихся помещиков, прекрасные мечты юных провинциальных барышень, и маститых, любвеобильных писателей, заботы и нужды интеллигентных земских врачей, пьянство господ офицеров, забавы звероподобных купцов, и всеобщую платоническую тоску, нестерпимую  жажду иной, прекрасной и более осмысленной, созидательной жизни. Именно такую Россию они любили – без конца рассуждающую, смешную, бездельную, чудаковатую, романтическую, жестокую и наивную в своем стремлении бежать, и начать все заново. Сами то они никуда не бегали, а столетиями сидели в своих красивых европейских городках и оттачивали навыки приготовления овечьего сыра и копченых колбасок.

После очередного спектакля, сквозь нескончаемую бурю оваций, можно было расслышать –« Шарман! Колоссаль! Я бы сам уехал в Россию, ничего не делал и с утра до вечера пил водку, но господа, фи! Этот северный климат, гадкие, безнравственные пейзане, чудовищная деспотия царского правительства …»

Княжне Марье Ивановне нестерпимо хотелось домой, в Москву. Она скучала по Леопольду и маленькому сыну -  Леве, которого оставила на попечение старого князя Ивана и кухарки Нюрки.